Среда обитания языка: манифест экопоэзии
Джеймс Энгельхардт
перевод Насти Волыновой
В русскоязычном контексте у понятий экопоэтика и экопозия уже сформировался свой узус, но зачастую эти слова используют слишком широко, имея в виду любое письмо о природе, о пространстве или — еще того хуже — об идеализированной природе, природе городско:й житель:ницы, в которую т:а сбегает. В этом случае за тематизацией может теряться не только исследовательское отношение к данностям этих природ и пространств, но также языковая и дискурсивная специфика текста, который может считаться экопоэтическим (а не каким-то другим).

Перевод манифеста Энгельхардта в этом контексте может быть интересен как раз потому, что он предлагает один из конкретных ракурсов на связь языка и сред обитания и в каком-то смысле подводит локальный итог теоретизации экопоэтики в американском контексте двухтысячных. Нам кажутся важными указания на внимание к сложностям, которые возникают при пасторальном восприятии природы, мысли о пограничности экопоэтической работы, вопрос о соотношении поэзии, науки и жизни других существ. Однако в манифесте есть ряд утверждений, которые могут быть пересмотрены и поставлены под вопрос как в свете современной гуманитаристики, так и в контексте новейших исследований в области естественных наук. Тем не менее этот перевод может стать удачной отправной точкой для размышлений о том, что такое экопоэтика, и формирования своего отношения к подвижному и сложному контакту языка и обитания.

 Прим. ред.
Экопоэзия — это связь.

Это способ вовлечь мир с помощью языка. Такая поэзия может оставаться подозрительной к языку, но в своей основе быть убежденной, что язык — это возможность, которая возникает в наших телах и приближается к определяющим нас основаниям. В зависимости от интересов автор:ки, экопоэзия может перенимать стратегии и концептуальные подходы у постмодернизма и его ответвлений, но ее пространство не является постмодернистским. Экопоэтический текст может играть со смещениями, но эта игра всегда ведет к другим связям.

Экопоэзия соседствует с наукой. Среди многих ее забот можно обнаружить нечеловеческую природу: экопоэзия разделяет этот интерес с экокритицизмом, у которого заимствует критический аппарат. Она, безусловно, разделяет ее и c большей частью мировой поэзии: как мы можем устанавливать связи с нечеловеческой природой, кажущейся куда сложнее и значительнее, чем мы сами? Как мы можем ее понимать? Можно, например, восхвалять природу, не учитывая реального положения дел, или воспевать контроль человека над ней. Экопоэзия же стремится преодолеть традиции пасторали и георгики. Как и для науки, природа для нее не нейтральна и может быть постигнута только как нечеловеческая природа, которая навсегда останется не человеческой. Она представляет собой Другого и прямо ставит вопрос о том, что значит быть человеком. Как поэт:ки, мы можем обращаться к нечеловеческой природе и исследовать ее, но такая связь все время будет прерываться. Наука же позволяет поэт:кам называть вещи с осторожностью. Она проникает в разум пишуще:й и читающе:й стихи и подсказывает поэт:ке композиционные, структурные и эстетические решения.
Некоторые экопоэтические подходы стараются одухотворить природу, но мы распоряжаемся телами, а не духом. Только из такой позиции, опосредованной нашей телесностью, мы можем говорить. Вместе с тем тело воплощает собой генетическое пространство, а значит, семья — это отношения, которые волнуют экопоэзию. Семья, появившаяся до нас; семья, окружающая нас; семья, созданная нами; семья, остающаяся после нас. Семьи создают культуру: они связывают нас с культурой, служат культуре началом. Семьи складываются из историй и мест. Соответственно, экопоэтический текст о семье, который можно считать удачным, должен выйти за рамки чересчур посредственных и ограниченных забот нуклеарной семьи.

Экопоэзия должна взаимодействовать с культурой и обществом, в которых она обитает. Вы спросите: как иначе? Размышления об экологии тем временем с легкостью упускают многие элементы этой системы, даже самые важные. Культура — это продукт эволюции, плод нечеловеческой природы; но мы присваиваем ее себе, мыслим о ней как о произведении человека. Экопоэтический текст должен вступать в полемику с этим парадоксом, разрешать его противоречия. Культура. Нечеловеческая природа. Именно на периферии этих устойчивых различий экопоэтика ищет промежуточные состояния, переходные зоны и сдвигающиеся границы, где зарождается язык, осмысление, борьба. Конечно, эти различия не являются различиями в полной мере. Мы — существа, которым так же свойственно строить города, как пчелам — ульи. Правда, в отличие от пчел, мы осознаем, какие ульи мы строим, почему мы их строим и как они идейно связаны с остальными ульями и людьми. Мы также, в отличие от пчел, признаем, что не можем понимать других существ, когда обращаемся к ним°. Различия вновь закручиваются вокруг нас, и поиск поэтического начинается сначала.

Экопоэзия сообщается с миром, что подразумевает ответственность. Подобно поэтическим моделям, предполагающим взаимосвязь и соучастие (феминистская, левая поэзия, поэзия прямого высказывания и др.), экопоэзия окружена вопросами этики. Должна ли экопоэзия делать что-то в этом мире? Но можно ли допустить, что поэтический текст вообще способен на что-то воздействовать? Или такая постановка вопроса отличает поэтику, которая не признает ничего, кроме эстетики? Существует ли экопоэтическая риторика? Может ли такой текст быть убедительным как произведение и как политический призыв? Устойчиво ли значение нечеловеческой природы? Имеет ли она вовсе — способна ли иметь? — какое-то значение? Эти вопросы остаются без ответов; сообщество экопоэто:к должно раскрывать, изучать их, возвращаться к ним снова и снова.
Наконец, экопоэзия должна учитывать склонность человека к игре. Мы — существа, которые играют с бо́льшим азартом, чем наши сородичи животные°. Экопоэзия должна давать нам возможность в полной мере наслаждаться и экспериментировать, пока мы заняты поиском связей с миром и окружающими нас существами. Игра поощряет взаимозависимую эволюцию, исследующую непредвиденное в пределах связи и позволяющую разуму блуждать за этими пределами. Игра обнаруживает глубокие связи.

Даже когда мы пытаемся понять и осмыслить мир, который в конечном счете ускользает от нас, когда мы решаем, какую ответственность нам нужно на себя взять, когда мы трудимся над тем, чтобы вовлечь культуру и науку в нашу работу, экопоэт: кам следует помнить о наших телах, наших расширенных семьях и размыкать границы наших языковых возможностей.
Впервые опубликовано в 2008 году.
° Эти утверждения, как мы думаем, могут быть оспорены, но важным нам кажется не противопоставление, которое создается отмеченными высказываниями, а выводы об ответственности и неразделимости природы и культуры в экопоэтической практике, к которым приходит автор. Прим. ред. и пер.
Поэт, преподаватель. Живет в Южной Каролине на юго-востоке США, преподает письмо и поэзию в Фурманском университете. Увлечен размышлениями о пространстве, игре и нечеловеческой природе.
Междисциплинарная исследовательница. Занимается исследованиями материальных, политических и культурных образов воды на пересечении экологических гуманитарных наук, истории и антропологии. Является соосновательницей проекта residues of wetness.