Навстречу НРЗБ
Констaнтин Шaвлoвcкий
смотрю: остатки индустрии в армянской зелени
Маша Землянова
Проезжая заброшенные производства по дороге Тбилиси-Ереван, можно выйти в пейзаж, где нет ничего естественного: индустриальные руины города-призрака, остановленные канатки с висящими люльками между гор. Скелетики замершего движения. Дети троллей могли бы с ними играть перед сном, баю-бай, если б в Армении были тролли.
Гостеприимство воздуха безгранично, просторные залы фуд-кортов кормят путников выпечкой и пахлавой.
Птица, парящая над заросшим карьером, конечно, не помнит, что была динозавром, но это и внушает нам оптимизм в разговорах об эволюции. Ручей ловит тень от ее крыла, или это дрон несет на себе чью-то смерть по воздуху аки посуху? Что же нас расколдует, какая беда, чтобы мы тоже носили полевок, жаворонков, сорокопутов в запечатанное слюной гнездо? Нет, скорее Луна подставит обратную сторону звездочету.
Чем объяснить бывшую птицефабрику, бывшую скотобойню, сытые алтари которых сопровождают бэд-трип в советское междуречье. Мозаика с заржавевшей молитвой «Навстречу НРЗБ»: тоска о будущем, взятом в квадрат катастрофы. Красные камни на дне ручья — кашель бога, впавшего в летаргию от показаний дозиметра.
Гостеприимство воздуха безгранично, просторные залы фуд-кортов кормят путников выпечкой и пахлавой.
Птица, парящая над заросшим карьером, конечно, не помнит, что была динозавром, но это и внушает нам оптимизм в разговорах об эволюции. Ручей ловит тень от ее крыла, или это дрон несет на себе чью-то смерть по воздуху аки посуху? Что же нас расколдует, какая беда, чтобы мы тоже носили полевок, жаворонков, сорокопутов в запечатанное слюной гнездо? Нет, скорее Луна подставит обратную сторону звездочету.
Чем объяснить бывшую птицефабрику, бывшую скотобойню, сытые алтари которых сопровождают бэд-трип в советское междуречье. Мозаика с заржавевшей молитвой «Навстречу НРЗБ»: тоска о будущем, взятом в квадрат катастрофы. Красные камни на дне ручья — кашель бога, впавшего в летаргию от показаний дозиметра.
Пластик-фантастик.
Проезжая заброшенные производства по дороге Тбилиси-Ереван, можно выйти в пейзаж, где нет ничего естественного, но земля уже забирает свои права у сломанных как цветы машин, и поля по периметру занял борщевик-победоносец, поразивший наше воображение, словно змею.
Земля забирает свои права у машин, медленно и неуклонно, как далекие белые женщины у далеких белых мужчин, пока женщин поближе побивают еще камнями за открытые лица, сопротивление и колдовство. Земля забирает право на всех, без разбору на правых и виноватых: так ветеран с осколками в голове возвращается в мирную жизнь, пугает соседей и пахнет паленой водкой.
Вот бы мы стали вырабатывать кислород (цветы вместо бомб, только на молекулярном уровне), и гигантские растения, как на острове Сахалин, где лопухи размером с журнальный столик, пробивают фундамент торгового молла в райцентре, добраются до закрытого кинотеатра, занимают рубку киномеханицы: в этом фильме насмерть вбитые в ржавый пейзаж тела застывают то тут, то там, образуя нечто с запрокинутой головой, похожее на садового гнома, каких покупают пенсионеры по дороге на дачу.
Проезжая заброшенные производства по дороге Тбилиси-Ереван, можно выйти в пейзаж, где нет ничего естественного, но земля уже забирает свои права у сломанных как цветы машин, и поля по периметру занял борщевик-победоносец, поразивший наше воображение, словно змею.
Земля забирает свои права у машин, медленно и неуклонно, как далекие белые женщины у далеких белых мужчин, пока женщин поближе побивают еще камнями за открытые лица, сопротивление и колдовство. Земля забирает право на всех, без разбору на правых и виноватых: так ветеран с осколками в голове возвращается в мирную жизнь, пугает соседей и пахнет паленой водкой.
Вот бы мы стали вырабатывать кислород (цветы вместо бомб, только на молекулярном уровне), и гигантские растения, как на острове Сахалин, где лопухи размером с журнальный столик, пробивают фундамент торгового молла в райцентре, добраются до закрытого кинотеатра, занимают рубку киномеханицы: в этом фильме насмерть вбитые в ржавый пейзаж тела застывают то тут, то там, образуя нечто с запрокинутой головой, похожее на садового гнома, каких покупают пенсионеры по дороге на дачу.
Озомби, озомби, те, кто поднимают руку на близких, голосуют в парламентах, торгуют на бирже, в барах заказывают еще по одной, повернувшие реки вспять, ваши жертвы приносят к вашим ногам печенье и молоко.
Я беру интервью у одной* из нас:
«Ты когда-нибудь думала, что планета из космоса напоминает синяк?»
«Мне кажется, да, и всё, что мы любим, всё, что мы видим вокруг, — только следы от насилия».
Нашу беседу прерывает процесс фотосинтеза, рты, сплетаясь, раскрываются вверх, в озоновый слой, в космос, по которому бывшие спутники Илона Маска тяжелыми каплями спермы разбрызганы над землей.
Текст подготовлен в рамках курса «Языки сосуществования: введение в современные экопоэтики» от Школы экспериментального письма.
В оформлении использована фотография Алексея Кручковского.
Я беру интервью у одной* из нас:
«Ты когда-нибудь думала, что планета из космоса напоминает синяк?»
«Мне кажется, да, и всё, что мы любим, всё, что мы видим вокруг, — только следы от насилия».
Нашу беседу прерывает процесс фотосинтеза, рты, сплетаясь, раскрываются вверх, в озоновый слой, в космос, по которому бывшие спутники Илона Маска тяжелыми каплями спермы разбрызганы над землей.
Текст подготовлен в рамках курса «Языки сосуществования: введение в современные экопоэтики» от Школы экспериментального письма.
В оформлении использована фотография Алексея Кручковского.
Поэт, издатель, сооснователь (совместно с А. Изакар) магазина интеллектуальной литературы «Порядок слов». Автор двух книг стихов: «Близнецы в крапиве» (Kolonna Publications, 2015) и «То, о чем следовало рассказать с самого начала» (Новое литературное обозрение, 2021).