*

Вечером после душного дня прохожу
мимо ограды зоопарка в надежде
увидеть животных. Павильон «Хищные
звери», только бы увидеть фрагмент
животного в непогасшем окне, его
поступь, взмах экзотической птицы,
одинокого испуганного козла, — только
тяжелый запах нечищеных стойл,
домашние собаки в избытке, голова
игрушечной панды в песке, сумерки, чуть
облегчающие головную боль. Вспархивает
и трещит дрозд-рябинник на безлиственной
иве — может ли это
быть лучше, чем любовь?

*

Дождь вытолкнул улиток на асфальт, поодиночке
они описывают влажные окружности, часть раковин
уже раздавлена машинами. Взрослый мужчина, стоя
на корточках, так что видно его голую спину и полоску
трусов, шарит в клумбе с телефоном в одной руке, он
уже выдернул одуванчики и делает подкоп под кустом,
роясь в мокрой земле в поисках дозы. Быть кем-то
вроде гипсового гнома в этих дворах, со сбитым носом
и колпачком, бессловесным заколдованным наблюда
телем. Темнеют и корчатся упавшие лепестки, такие же
заброшенные, цветы раскрылись так сильно, что выг
лядят распятыми. Прежде чем окончательно почернеть
небо становится красным.

*

Кто готов собирать контент для доноса за три-
-пять тысяч рублей, чтобы купить еды или немного
наркотиков. Невзрачная женщина в плохой
одежде, с диктофоном, отрешённо смотрящая
в телефон, возможно, догадывается, что все здесь
её презирают. Тем временем на свободе
распускаются лилии каждый год
ко дню рождения моей мамы, в начале августа
они традиционно меряются ростом. Голуби
ещё на свободе, им нечего скрывать. Нечего
скрывать утятам хохлатой чернети с чёрным
пухом, и они оставляют дорожки
на ряске, которые, впрочем, тотчас же зарастают.
Лида говорит, что Сева не жалуется, пока длится
срок, оставаясь сильным прикольным парнем,
и что это он, скорее, её поддерживает.
Бесстрашные люди, внушающие надежду.
Чтения Германа Лукомникова, внушающие надежду.
Микроиздательства, новые поступления.
Новая татуха Маши Земляновой с ангелом Клее,
её сон про Вальтера Беньямина.
Два ярких белых пятна на шее вяхиря, сойки
голубое крыло, красная шапочка зелёного дятла.

*

Два мёртвых птенца и непреднамеренные
прикосновения в день, когда не хочется
ничего, кроме физической близости: ударяться
зубами о зубы во дворе Заксобрания. Недавно
поняла, что после смерти окажусь в тех же
дворах с садами и окнами-шестерёнками,
ведь от посмертия не ждёшь ничего экзотического,
будь то лунные кратеры или марсианские
впадины. По возможности придать цельность
находящимся на расстоянии вытянутой
руки вещам, вернуть книги, взятые
в библиотеке в две тысячи тринадцатом,
очистить пространство на жёстком
диске для новой жизни.

*

Разбитое зеркало, старые декорации и облезлая
лошадь в глубине Измайловского сада. Фанера,
золотая проволока, пожелтевший клей, ноздри,
копыта, велосипедные спицы. Рада, что театральный
хлам, который был здесь десять-пятнадцать лет назад,
остаётся на своих местах, возле ограды, дырявый
бетонный шар и какие-то кривые обугленные рога.
В этом саду мы кормили воробьев варёным
пасхальным яйцом, а потом видели, как птицы
умирают от этого в фильме «Странный случай
Анжелики», в «Порядке слов». Почти всё происходило
в «Порядке слов» и на подступах, до или после.
В Эрмитаже, в бывшей печурке, на винтовой
лестнице Михайловского замка, за кафедрой
возле рыцаря, после рва, у «Дома кино» и «Родины»,
в «Борее», во дворах Толстовского дома, где из окна
высовывалась старушка с синдромом Туретта,
потом на Некрасова и опять на Фонтанке,
куда ты пойдёшь в новых штанах и ботинках,
где будут произнесены благословенные слова.

*

Кончилось лето, как будто разом
схлынули праздники, между окон
свил паутину паук, гортензии пахнут
более пряно, засыхают и становятся
розовыми. В день, когда рухнул
цифровой мир, непутёвые эсэмэски
силятся прорваться сквозь расколотый
интернет, одинокие делаются более
одинокими, и становится ясно, что близкие
это те, к кому можно прийти без
предупреждения, в обход перебоев
в работе систем. Остаться на островке
безопасности напротив заброшенного
кинотеатра, быть единственным
посетителем выставки на протяжении
двух часов. Кого ты успел захантить,
кто тебя ждет, каким кругом очертится
жизнь, когда всё остановится.

*

Suicide Monsters (1988), красивые и смешные,
с пузырящимся лицом, тоже ведь не о том,
как правильно пустить ёжика бегать
по изуродованному товарищу. В жестоком
акте весело трачены, до подошв, неуязвимые,
как в порно, тела в поэзии. Более мощная
сила извне, не отличающая стихотворение
от статьи, небанальный секстинг во славе —
от мёртвых кротов. Посмотри, это —
стихотворение о любви. Кстати, ликбез
по просмотру и чтению, чтобы не быть
бумажной душой: Жорж Батай и его нестабиль
ные, взрывающиеся тела; «Двадцать девять
пальм» Дюмона с Катей Голубевой; «Сало,
или Сто двадцать дней Содома» с гвоздями
в пирожных; фильмография Евгения Юфита
и Андрея Мёртвого; описание уличных акций
некрохудожников; журнал «Лаканалия»;
видеодокументация перформансов венских
акционистов; всё, что Дмитрий Волчек
издал в «Колонне»; интернет конца нулевых;
инструкции, прочитанные как found poetry;
высокая поэзия, написанная в жанре инструкции;
стихи Татьяны Инструкции — не облако тэгов,
а опыт, в общем-то целая жизнь, судьба;
нельзя сделать вид, что этого не было,
что нас нет. Мы здесь.

Алфавит

А уехал, Бэ уехал, Вэ выпилила из интернета все
поэтические подборки. С тех пор, как арестовали Гэ,
не один, не два круга людей было выколото. О том,
что уехал Дэ, я узнала, когда приглашала его на кон
ференцию, не могла предположить. Я начала
делать приседания и поднимать гантели, чтобы тело
было готово к опасности. Но тело в недоумении
и пытается нарастить жировую прослойку. Сколько
времени понадобится, чтобы начать писать стихи
на другом языке. Думать на другом языке. В две
тысячи девятнадцатом я была в Корее меньше месяца.
Там я впервые влюбилась в парня, который не говорил
по-русски, мы не говорили по-русски, но я влюбилась
в него, такое со мной произошло впервые, я удивилась,
что такое бывает, я думала о нашем общем будущем,
планировала, где мы встретимся. Тогда же я в первый раз
написала стихотворение на английском. Мы были вместе
во дворце Чхангёнгун, обнимали друг друга, и вдруг
я почувствовала, что у него холодные уши. Это было
то ли эротическое, то ли поэтическое переживание.
Я написала об этом по-английски, не потому что
у меня была такая задача или я хотела, чтобы он
его прочитал. Это автоматически получилось:
мы говорили с ним по-английски, и внезапно
мне обожгло сердце. В выпускном классе я готовила
олимпиадную работу по истории про Философский
пароход. Тогда мы с моей научницей написали,
что эти люди были изъяты из российской культуры
и вошли в мировую. Или что-то такое. Я тогда
не поняла, что это значит, скорее, мне нравилось думать
о монадах Семёна Франка или про апокатастасис Сергия
Булгакова. Я ходила на набережную смотреть, откуда
отплывал «Обербургомистр Хаген», там уже была стела.
Теперь на каждых поэтических чтениях я думаю,
соберемся ли мы снова той же компанией. Где мы будем
в следующем году, в следующем месяце.
На каком языке мы напишем
своё последнее стихотворение.