Ein Segelflug

ветер поднимается снова предвещая передел мира 
антициклоны ложатся на карту новыми государствами 
их гимны исполнены на кларнетах дорожных знаков оргáнах бун 
винтовых памятниках деревьев покрытых северной патиной 
вокруг школы икаров на истекающих дюнах 

в береге раскрошено зеркало миллионами двоеточий
они скользят из скрипичных клювиков чаек 
волны оставляют за собой шелест слов предыдущего языка 
снег сливается со штормовой пеной 
лица героев распадаются в пиксельных клетках

вы готовы господин шульц засекайте время
авиатор выходит на черную гору 
немые перчатки берутся за рейки воздуха 
дети бегут под убывающими тенями крыльев 
их возбужденные крики истончаются гаснут

сельский учитель истории хорошо знает как опираться на воздух 
за треть дня проведенную в потере земли 
превращаться в легкий почти что птичий скелетик 
внизу кажется ничего ни городов ни стран не осталось кроме воды 
электрические огни вытягиваются мерцающими полосками суши

заходящее солнце багровит крылья лицо руки
воздушные массы готовятся к новым движениям 
приземление не отмечено аплодисментами 
над городским променадом на волнах невесомости 
качаются чаячьи цеппелины

патриарший сад

            Р. Р.

луч света проходящий под кожу
танцует обводит сюиту сует
симфонию звуков вырезающих утренний воздух
сердце раздутое в футбольный мяч 
невесомое как удержанный узким выдохом 
пинг-понговый шарик

старое дерево олицетворяется 
случайной своей кривизной приняв форму 
оберегающего почти материнского жеста
выведенное на табличке название 
становится именем им можно окликнуть
как дальнего родственника

ландшафтные тропы пройдены детьми
собравшимися в неловкое кругосветное путешествие 
в стороннее слушание себя 
невидимый джаз-оркестр 
на смотровой площадке

***

посмотрите в окно говорит командир корабля:
на триста метров выше почти под солнцем летит самолет
такой же как наш вглядывайтесь в значимость
секундной средьнебесной встречи диоскуров 
их разнонаправленное движение 
как у имён одного и того же города 

перед тем как осторожно по-чаячьи на цыпочках 
войти в плотные слои атмосферы 
запутаться в буквах коснуться болезненной зыбкости
невыраженного чувства в предвиденности настоящего
попытки приколоть себя к месту швейной иглой как иссохшее насекомое;
и теперь ощутить связь как высвеченность схожих точек пространства 

вас немного потрясет при вхождении в далеко нашего мира
за внутренние веки сложенные розовыми лепестками
так что боль и радость прошедшего становятся зеркалами друг другу 
аргонавты расстилают в море золотой блестящий атлас
волнорезы отбивают такт вода из-под ног уходит
и белые птицы отражаются в береге обновленном приливом

***

эйлеровскими кругами обозначены условия существования
человека в звере зверя в растении и всех их в звезде
лучи её седые горькие листья полыни вдоль дороги и обмелевшей речки
сморщенный листик стёртая буква твоё муравьиное тельце 

приносит весточку гонец со стрекозиными крыльями 
замирает на цыпочках как почти разбуженный сомнамбула 
вечерний сентябрьский холод мгновенно разливается по мышечной ткани
судорогой сжимая её как мокрое полотенце
которым утешают распаленное температурой тело 

меркурий летит в узком цельсиевом тоннеле
отломленный кончик иглы падает твердой холодной каплей 
стряхиваешь её до нулевой координаты вненаходящейся 
за ободками линз где тело проецирует себя в бесконечные тени 
ветку полыни звезду спираль самолётного следа

к троицкому предместью

            как тяжело катить стеклянный шар 
            Борис Поплавский 

            если бы из ничего в самом деле являлися вещи
            Тит Лукреций Кар

зрение разобранное на все свои обоюдовыпуклые части 
собирает туман из него выпадают постепенно 
черные лошади полуразрушенный домик с выцветшей синей вывеской 
и наконец солнечный город летучий голландец 
окруженный несуществующим морем 

мы кружим по предместьям ловя ускользающий фокус 
откликаясь на стеклянный звон троллейбусных проводов
дворовые ивы растеряны не знают над кем склониться 
разве над горками к которым зимой приходят дети с салазками 
курганами тысячелетних князей воевод 
позвонками перебитого хребта проходящего часа

его белое тело лишенное плоти легко складывается в оригами 
так сделаны паруса висящие между реями площадей и проспектов
над ними по целым дням не смолкают чайки 
теперь ты знаешь как мы неведомки бродим в тумане
в какие игры играют где-то здесь где-то с краю земли

купчино-петроградка

            Ане Родионовой, Даше Фоменко, Мише Дорогову 

раздвоенное утро в Облачной Обсерватории 
представление неба в междувременье весны и болезни 
одиссей-часовщик неузнан в экзерсисах прислушивания 
обводящего комнату как свет налобного фонаря 
собирания струн радости и печали их перевод 
в машинопись на кальке хрустящей ветром оперенного неба 

мы спеленуты дырой рыбным запахом лифта 
о расположении внутри своей формы напоминает непроходящая ломота 
воспоминания о разговорах детские занятия спуск спелеологов 
люк обмена почтой закрыт до прибытия Инструментов Наблюдения 
а пока мы листаем Облачные Каталоги и без сговора
надеваем белые рубашки для означающей встречи

п.с. 
медленные сумерки выходят на улицу рентгена 
сестринское образование почек за оградой французского сада
желто-растрепанных просвечивает как молчание 
или пережитая виноватость не-возвращения 
на итаку площади в бледном закатном движении где-то за солнцем

***

     И здесь уже больше ничего не значит «туда», но имеет значение — «повсюду», так же как и «там». 
     Пауль Клее 

     Движение все ещё есть — но оно теперь не более чем дыхание самого звука. 
     Мортон Фелдман

показатели ветра перепадают в продолжение дня
северное кружение его глаз разземленный звук
контрапункт знакомств произошедших не там где могли бы 
синкопирован взаимотенями в присутствии паузы 
как толчки пловца шахматная рябь пруда 

город перемещается в летнюю пустоту 
и заходит за угол себя самого 
начинается саунд-чек и что-то ударит по слуху 
порванным проводом микрофона 
центрифуга умолчания образует темные области карты 
моря спокойствия ясности пены океаны бурь 

обозначено вырастание птиц 
их тяга к движению напоминает 
о рассеченнолистной форме звучания 
шлюзы строений знают свою виктимность 
и музыка над городом меняет обличье как ветер и облака
многочисленность зеркальных не/встреч
шахматный ход по воде

окончание: стрелка 

I 

трудное дыхание поезда надувает 
горячий воздушный шар 
несколько часов оглядки в поисках 
шалящих детей или простуженных взрослых 
заканчиваются привычкой к не-удивлению 

пассажиры молчат 
прибытие открывается возвращением 
в без-связное прошлое 
осциллограммы взглядов 
протянуты по горячему перрону 
внимание готовится к интерьеру и экстерьеру скрытых садов

II 

может мы встретились здесь
миллиарды меня в ожидании 
пока не настигли 
я возвращаюсь на новое место
узнавать воду слушать 
монологи спор цветов и кристаллов
отмечаться в расползшихся зеркалах

III 

ботаники-первопроходцы поднимаются
пересекая муравьиные тропки
по ступеням заброшенного колизея
в поисках Мест Звучания 

дети на самокатах и бегуны отмеряют 
голоса на окружности партитуры 
занося в неё струнные удары 
на противоположной стороне поля 
каждый возраст находит свое значимое место 

стайки ласточек подныривают под холмы и небо 
где они высоко или низко
потеряна основа для предсказаний 
так настает Время Прислушивания 
чтобы после пытаясь вспомнить реку 
лечь всей своей невесомостью на золотеющий воздух