+

кто ест волчажник (ягоды), тот заболеет, так как в брюхе будет от ягоды расти куст

 

народное поверье

в скольких соцветиях видимо то, что ты называешь любовью?

разве виднá лишь там, где пространство украшено маем,
или липовый цвет отвечает теплом сумеркам ночи?
или, напротив, лишь там, где цветение редких растений
заставляет засомневаться: так ли бедна эта земля,
так ли выжжены эти ночи, где первый же мотылёк заявит,
что скоро на смену этим плодам терновника, этим кустам,
придёт тёмный, совсем неизвестный вечер?

может быть олеандр? его ядовитые соки, готовые опрокинуть
остатки сомнений на рубеже всех сезонов. или
въедливый взгляд белладонны
обозначит движение
против инерции встречи, заставляя руки сопротивляться
часовым механизмам июля. остерегись. где-то
здесь на вершине холма покоится вечность, лист
смородины затемняет
последние доводы солнца. этой зимой
бирючина не сбросила листья.

разве привычны теперь закрытые окна и двери? заколочен
фасад, в эту калитку
уже не сможет войти память, свет
которой всё ещё брезжит, но уже приходит туман. становится
сыро и август расскажет какими плодами рябины будет
украшена осень.

19.02.2025

+

утром проснувшись не забыть минералы
не забирать — оставить лежать, но так,
чтобы не видно, иначе глазами
споткнуться невольно возможно ещё. здесь —
в перегибах чужой поясницы — тщетно
уже сохранять: всякий архив поневоле
окажется пыткой, свидетелем скрытого
не со зла — просто так работают времени
лесные провид:ицы.

в тихих местах думаешь о крупицах той
летней пыли, что когда-то легла возле
стоп: всё ещё надо умыться ржавой водой, что
досталась в наследство. принесу покой. дым
торфяной, марево болотного зноя. мне уже
не приснится. там, где цвет оглашает —
летнее кьяроскуро, осенний сдержанный
крик редкой птицы — и обещает уйти
на покой.

последний вечер на пляже: не видно воды,
фотоплёнкой испорченных снимков смазан
вопрос: если я наступлю на горло, кто будет
смеяться? болезненна тишина. кто свидетель
нарушения сил? помню экстракт ромашки.
теперь отравлена почва. не забыть
перенести взгляд с запада на восток.

18.03.2025

+

ты кидай <...>

свои зёрна в заражённую почву

 

янка

выцветы — старые зеркала, едва прозрачны,
гасят внимание — точно слова. мхом могил,
непрошеных, напоминая неисполненность
детства. дряхлое дерево ещё живёт, его
трогать не будем, ведь завтра настанет
другой сезон. она помнит что говорила тогда.

корни черёмухи так смешались с тобой, с
веткой рябины, чьи багряные гроздья дарят
вино. я приеду не для тебя, не ответив на
письма, которые получал в странных снах,
прозрачных и ясных. приеду в поисках
прежних движений речных. кого я найду?
может быть только пепел прежних, выкуренных
задолго до появления памяти, совсем забытых.

в старом лесу уже казалось ничего не изменится,
но как бы ему не хотелось увидеть прежних —
там ничего не осталось, поросло и сбыло́сь.
пришлось обернуться. в три слоя укутаны
лица тех, кто растерял своё тело между
деревьев и затянул прорасти, прикинув, что
из этой почвы никогда ничего не росло, кроме
болиголова, чертополоха и редкой полыни.

19.03.2025

+

я не помню тело, но помню песок — меня
продолжение, когда оказался присвоен
движением его, лишь бы не спутать и сомнения
спрятать, как прячут секрет, уже известный.
чуть поодаль суглинок и берега обрыв: рядом
что-то ветвится (возможно мой глаз). не смог
проявиться как засвеченный снимок, как
мнимая единица: лишь на время останутся
пришлых фигуры молчания, всё не снится.

теперь остатки. письма, газеты, едва костра
разведённого окончания. май октября или
начало ноябрьских ливней, когда размывает
водой колею, реки темнеют, песок не даёт
просы́па́ться. здесь всего этого не было или
не стало? доступные звуки, но это не птицы,
в старых я́слях ветер трогает спины деревьев.

она говорит из меня, она говорит из будущего,
говорит: это лишь тот, кем ты не был, кем тебе
не стоит стремиться стать. отвечаю: я был и
не стал. они говорят: в становлении забываешь
себя, теряешь прошлые лица. отвечаю: но тело
того песка, разве привычны теперь мне его
окончания, ветви его, размашистые. они молчат.

на карточке несколько шифров, две даты, имя:
на острове кея, так и не смог листья свои уронить.

20.03.2025

+

можжевеловый куст; трогает сердце; обещает
рост. в случайном почек ветвлении окончание
их. кто учится видеть? но я: различаю шесть
видов боли; лишь два переносят дыхание —
в ясности леса скýдно сознание зверя. раны
унаследовал прежних жильцов: их литургию
помнит в деталях — смолой украшены лица.

терпок запах тлеющих веток. изнутри обитания
найдутся ли те, кто поддержит противоречия —
обёрнутые в поток, веток дыханием утолены.
в наростах тепла вижу контуры приходящих: те
обитатели тишины, децентрованных наречий,
замерли в ожидании, медленно дышат, едва
позволяя себе касание, множественных языков
метаболизм станет условием встречи. в иных
местах, как наползни песка, движутся, чтобы
быть обнаруженными в чистом различии, не те
ли, что вчера и сегодня несли тяжесть увечий?

20.03.2025 — 21.03.2025

+

ожидало поле ягоды

ожидало море погоды

 

янка

видел упавшее дерево: его взрыхлённые корни удержали почву, питались ей; его листья ещё ждали солнца и продолжали жизнь; мох, покрывший его, будто давал укрытие тем, кто не мог справиться сам. сказал: увидишь упавшее дерево — прикоснись к нему и почувствуй покой его щедрого сердца. восточный ветер менялся на южный, не обещавший влаги. третий день тишины: кто способен услышать стон последнего дерева, посетить его будущий храм, заглянуть в изрытые разрывами земли — там, отраженные солнцем кровят мосты, оборваны провода. прощальным ольховым запахом уносятся обмертвевшие годы.

не слезами очищены зе́мли, но слюной, оживлявшей и камни, и ветки, и воздух ночной. в памяти остаётся валежник — окутанный запахом, дышащий, говорящий со мной. в болотистых реках ноги сплетаются с жизнью: в старые раны вместе с тиной проникает покой. побережье забытых имён, вещей, отпечатков, зеркал: становлюсь листом, папоротником июльским, мхом. позже справлюсь вниз, дышу ртом.

25.03.2025 — 26.03.2025

+

вернувшись и пройдя путь заново, следует помнить акедию мира

—

«Пуст» — ядовитое снадобье, распространённое в Монголии, — вызывает похудание тела и бессилие, постепенно уничтожая разумную душу и заменяя её даже не чувствующей, а растительной душой.

 

Ламетри, Естественная история души